Да разве только он? Всё уже написано. Прилепин и Быков с этим не согласны, но их мало кто слушает, а уж читают и того меньше. Хороший писатель Юрий Буйда проникновенно благодарит замечательное издательство ЭКСМО, которое издало его новую книгу тиражом две тысячи экземпляров, несмотря на то, что предыдущая книга, изданная тиражом в три тысячи экземпляров, до сих пор не распродана. Следующий раз будет благодарить за тысячу (если издательство не прикажет долго жить).
Скажите, вы уже слышали новую, двадцать восьмую симфонию Розенфельда? А тринадцатый концерт маэстро Рабиновича для фортепьяно с оркестром?.. Странно. Сороковую симфонию Моцарта слышали все. И третий концерт Чайковского. И двести двадцать первую кантату Баха.
Нет ли в этом антисемитизма, друзья?.. Что, действительно нет? Я вам верю. Просто вся музыка уже написана, больше не надо.
Господам Розенфельду и Рабиновичу можно только посочувствовать, они родились слишком поздно.
С живоп исью всё еще проще. Между изобрет! ением цветной фотографии и «Черным квадратом» Малевича прошло почти пятьдесят лет – именно столько времени понадобилось, чтобы осознать неизбежное. Критики всё ещё ломают головы над смыслами сего шедевра. Смысл один и он простой: искусство живописи – всё! Спорить по этому вопросу можно, но не со мной, а с каким-нибудь гельманом.
О театре мне говорить больно. Я его любил куда больше, чем кино. Но ни одна из моих пьес не поставлена. Так уж случилось. Правда, это был другой театр – Товстоногова, Эфроса, Люб имова, Ефремова. «Пришли другие времена – взошли другие имена». Сейчас лицо современного театра определяют – а я бы назвал это жопой – две мерзких французских физиономии: Богомолов и Серебренников.
О кино – точнее, об искусстве кино – и говорить глупо. Оно умерло лет так двадцать назад. Если же говорить о кассе, то здесь у меня есть повод для пошлого хвастовства: две картины по моим сценариям перешагнули рубеж в десять миллионов зрителей (у меня и справки есть – я потиражные получал).  Разуме ется, картины слабенькие и по сра! внен�! �ю с восьмьюдесятью миллионами Гайдая, Говорухина, Данелии, Рязанова – это ничтожный мизер.
…Что же осталось в этой пустыне среди хлама, ничтожества и пустоты? Пусть не покажется вам это странным – поэзия. Имен не называю, вы их не знаете и читать не станете. И не потому, что вы темны, глухи и перекормлены Бродским, – потребности нет. И это не вина ваша и даже не беда – время такое. Напомню хрестоматийное, мандельштамовское: «меня преследуют две-три случайных фразы», – пока не преследуют, вы надеж но защищены: читайте Донцову, слушайте Киркорова и Пугачеву, прорывайтесь в Гоголь-центр и на премьеру будущего оскароносца Кончаловского.
А вот когда неожиданно зацепит и начнет преследовать, тогда остановитесь, сосредоточьтесь, задумайтесь – возможно, для вас ещё не всё потеряно в этой жизни)

Velmo